Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости - Страница 66


К оглавлению

66

Взрыватель, знаете ли, у снаряда был донный, флегматичный… С прибалтийским характером. Конечно, взрыв всего 2200 граммов амматола — не самое эффектно смотрящееся зрелище. Но немцев впечатлило. Одним снарядом превратило в металлолом сразу два танка…

Впрочем, если танки идут колонной, по узкой дороге друг за другом, «створяясь», как говорят артиллеристы, это бывает.

Панцергренадеры, которые совсем недавно обогатили свой жизненный опыт встречей с советскими зенитчиками, горохом посыпались с «Ганомагов»…

— Засада, засада!!! — кричал кто-то.

Командир роты панцергренадеров был умным — он сразу смекнул, что тяжелая артиллерия без пехотного прикрытия не воюет. Значит, бой будет долгий и тяжелый! Так и получилось…

Полк стоял без малого целых два часа…

А знамя полка замполит обмотал вокруг своего тела и вынес к своим. И он еще повоюет, геройский 447-й… И первый выстрел по проклятому Берлину сделает именно славная русская корпусная пушка А-19!


23 июня 1941 года. 11 часов 02 минуты.

Лесная дорога вблизи местечка Пелишчи

Тонкий, аристократический палец очень осторожно выбрал ход спускового крючка, курок сорвался с шептала — и оболочечная пуля калибра 7,62 мм отправилась в недолгий полет, закончившийся аккурат под передним срезом серой «рогатой» каски образца 1916 года…

Носитель каски рухнул ничком, выплескивая в указанный выше предмет содержимое своего черепа…

Однако стрелок, передергивавший затвор, бывший курбаши «Черный» Ибрагим Исфандияр-Оглы Абдулкаримов, был все-таки недоволен: «Э-э, шайтан! Яман карамультук! Вот у меня дома, в Красных Песках — якши карамультук, Ли-Энфильд, одиннадцатизарядный…»

Однако выказанное недовольство (проистекающее, впрочем, от некоторой неосознанной нелюбви к товарам русской метрополии) не помешало ему отправить к Иблису очередного нехорошего человека…

Да, не в добрый для немецких оккупантов час спустился «Черный» Ибрагим с гор в поселок Педжент за солью…

Где был отловлен военкоматовским нарядом, оценен по возрасту в восемнадцать полных лет (хоть было ему уже далеко за сорок), по малограмотности и общей дикости (хоть он закончил в свое время Асхабатскую гимназию с малой золотой медалью) признан нестроевым и определен в походный хлебозавод № 48 подсобным рабочим…

Очень помог бы Ибрагиму отмазаться от армии паспорт или хотя бы военный билет, но ни того ни другого у бывшего предводителя басмачей отродясь не было. Да и что бы ему должны были записать в военном билете — «курбаши запаса», что ли? Кысмет!

Впрочем, в армии Ибрагиму очень понравилось. Его кормили три раза в сутки, опять же — свежего хлебца в любое время отведать не возбранялось, даже в любом количестве. Работой его особенно не загружали, а ту, что приказывали делать, исполняли его преданные нукеры. Ну, так уж получается — раз есть курбаши, так и нукеры у него сразу появляются…

А два раза в неделю Ибрагиму показывали кино, на концерты иногда водили и даже один раз цирк приезжал, с ученой маймуной. Еще жизнь Абдулле изрядно скрашивали вольнонаемные работницы хлебозавода Оксана, Марыся, Наталка… ну Вы поняли… особенно Настасья в этом деле ему хорошо помогала.

Когда направлявшийся к Кременцу хлебозавод пристроился в хвост артиллерийскому полку, Ибрагим сидел на облучке походной печи и тянул бесконечную, как родные Пески, песню без слов. До него конечно, доходили слухи о какой-то войне кого-то с кем-то… впрочем, его это мало касалось… в конце концов, Волею Всевышнего, в этом мире всегда кто-то с кем-то непрерывно воюет.

Увидев, что артиллеристы разворачиваются к бою, и.о. начальника (сам начальник хлебозавода 14 июня с массой других командиров по приказу командующего ЗапОВО Павлова убыл в отпуск), старшина Васьков быстро смекнул, что на его лошадках от танков не ускачешь. Поэтому он усадил своих вольнонаемных барышень на опорожненную повозку и приказал им уезжать на юг. А сам стал укладывать в цепь свою нестроевщину. Пять карабинов на десять человек…

Когда к Ибрагиму, с брезгливым любопытством интуриста наблюдавшему за всей этой суетой, обратился старший из туркменов — мол, муаллим, что же нам делать? может, предоставим гяурам самим между собой разбираться? — курбаши всерьез задумался. А потом гордо изрек:

— Воины! Мы жили в доме гяуров. Мы ели их хлеб и соль, мы пили их воду. Достойно ли правоверного быть неблагодарным? В бой, воины Пророка! И пускай девственные гурии в раю напоят храбрецов медом и молоком! Аллах акбар!!!

А может, все дело было в том, что Абдулла очень долго, целых десять лет, ни с кем не воевал и очень по любимому делу соскучился? В конце концов, он же воин, а не дехканин. И никогда не собирался жить вечно…

Сейчас, в этот миг, Абдулла уже чувствовал, что он неумолимо приближается к Садам Пророка…

Под ударами с неба гигантские пушки урусов замолкали одна за другой, пока не замолкли совсем, а когда бомбежка затихала, появлялись чужие аскеры. Они что-то гортанно кричали и стреляли. Ибрагим и его воины стреляли в ответ. Но чужих аскеров было много, и воины Ибрагима один за другим уходили к Мосту Замзам, который острее клинка для грешников и шире Пустыни для павших в бою шахидов.

Потом наступил миг, когда ушли все… Иншалла!

Хуже всего, что у Ибрагима кончались патроны. Когда в его грудь впилась первая пуля, он только зарычал. Рано ему умирать! У него еще оставалось три патрона! Но за первой пулей прилетело еще две, и карабин вдруг выпал из ставших непослушными рук… Кысмет.

66