На Госпитальном острове батальонный комиссар Богатеев, бормоча сквозь зубы нехорошие слова, роется в развалинах госпитальной аптеки, поглядывая через плечо на готовую каждую минуту рухнуть ему на голову обгорелую балку и вытаскивая из-под груд обгорелого кирпича периодически то одну, то другую полусгоревшую коробку, при виде которых ассистирующие ему медсестры каждый раз разражаются бурей искренних восторгов.
Их можно легко понять — только первый день воюют, а в лазарете уже чего-чего только нет! Бинтов нет, ваты нет, анальгетиков нет… Ничего практически нет. Очень большой расход, в разы против довоенных расчетов. Недаром великий Пирогов так и называл войну: «Травматическая эпидемия!»
Когда Богатеев иной раз бросает взгляд из окна с выбитой рамой на пятачок асфальта перед хирургическим корпусом, его вдруг невольно охватывает совершенно странная, непроизвольная, совершенно непонятная ему ознобная дрожь…
И тогда те слова, которые он бормочет, становятся уж очень нехорошими…
Майор Гаврилов в подвале Белого дворца, который стал черно-закопченным, горюя об отсутствии толкового начштаба, готовит боевой приказ на следующий день. Тяжкую обязанность — писать письма семьям погибших командиров — он оставил «на потом»… Да и потом — куда письма писать? Где их теперь искать, семьи? Живы ли вообще они? Вот, например, семья Фролова…
— Эх, комиссар, комиссар… Как же мне тебя не хватает…
…«Росписной» зека, вместе со своими братанами, целый день после ночной смены без «шабаша» и «шамовки» отпахав на трассе: чиня мосты, засыпая воронки, наконец добрался до своей родной «командировки» — Отдельного ЛагПункта. Повар без нормы наливает зека баланды. Усталые, они понуро двигают ложками в мутной жиже.
— Начальник, отпустил бы ты нас на отбой? Я бы тогда сел да в ЛАГУправление «заяву» о «помиловке» накатал… На фронт мне надо, сукой буду… — решительно говорит «Росписной» проходящему мимо его «вольняшке».
— Подь на час! Сейчас развод проведу, потом шмон, да и пиши себе до самого съема… — устало отвечает «вольняшка». — Хоть самому Михайл Иванычу Калинину, твое право. А на фронт и мне надо… очень надо.
…Командир сводного полка, который насобирали за день заградотрядовцы, замнач по боевой подготовке подполковник Маневич А. В. проводит командирское занятие.
Маневич изумлен количеством вверенного ему личного состава — набралось два полных стрелковых батальона! Кроме того, образовался сборный артдивизион из орудий всех систем, включая такие экзотические уникумы, как мортира НМ-1, никогда им ранее не виданная…
Больше того, заградотрядовцы отловили восемнадцать единиц бронетехники, без цели бродившей по тылам армии…
Всю эту ораву нужно кормить, снабжать необходимым по штату имуществом… и еще, оказывается, учить!
Ну, солдаты еще так-сяк… не великая мудрость — драгунская винтовка Мосина обр. 1891/30 года…
А вот командиры…
При попытке ориентировать их по карте выяснилось, что большинство из присутствующих карты просто читать не умеют. Пришлось начинать объяснение с условных обозначений… чего какой цвет и какой значок изображает…
…Увы, но приезд в полк генерала Сандалова изучение основ топографии безнадежно прервал. И по грозному приказу генерала (слегка погрузневшего после того, как он откушал с однокашником пару бутылочек армянского коньяку, вот чего-чего, а дорогой выпивки для старшего по званию у штабного полковника всегда найдется) товарищи командиры под руководством Маневича стали заниматься тем и только тем, что нужно на любой войне, а именно — строевой подготовкой…
Причем товарищ генерал лично дирижировал исполняемую строевую песню:
— Но от тайги до Британских морей Красная Армия всех сильней!..
До тех самых пор дирижировал, пока не блеванул Маневичу на правый сапог и не был уведен в машину заботливым Иваном… баиньки пошел, бедолага.
…А 61-й танковый полк 30-й танковой дивизии, после метаний по тылам армии в поисках мифического немецкого воздушного десанта наконец замер на окраине Жабинки.
Честно говоря, немецкого десанта и вовсе не было, но весь 1941 год немецкие парашютисты будут мерещиться военачальникам РККА с пугающей частотой.
Однако полк совершил почти полный круг по Брестской области, намотав на гусеницы 198 километров и потеряв в пути 79 машин (из них от воздействия авиации — четыре машины, остальные просто вышли из строя и где-то сейчас пребывали на обочинах дорог в полном бездействии вместе с экипажами), и теперь ждет прихода топливозаправщиков, ушедших на уцелевший в нашей истории склад в Кобрине, а то совсем была бы беда…
…Сержант (пока еще сержант, но уже с оборванными с мясом петлицами) Эрбернто Рожерио Араужо Адольфо Эспадо тоже ждет — трибунала, да и как бы не расстрела. За тяжкое преступление — он поднял руку на Начальствующее Лицо Командного Состава…
Говорил же ему классный руководитель, бывший революционный балтийский матрос Исаак Адальбертович Розенблатт:
— Адольф, я Вас прошу — будьте попроще, не выпендривайтесь, Вашу мать…
Не послушал он старого учителя…
Сколь высококачественного бурякового самогона, даруемого ему ласковыми селянками за помощь по хозяйству, Эспадо перетаскал, и главное, перетаскал зачем и куда?
Таскал все в ремонтную роту — накручивая, подваривая и подклепывая своего «саблезубого»…
А результат получился самый предсказуемый…
Когда у комроты «гикнулся» танк (водитель сжег фрикционы), тот, ничтоже сумняшеся, высадил Эспадо из его машины…