Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости - Страница 116

К оглавлению

116

Заместитель командира 73-го отдельного разведбатальона ОСНАЗ товарищ Я. Е. Гонцов поднял вверх кулак, потом разжал его и безмолвно указал пальцем распределение целей. Бойцы в пятнистом камуфляже с гранатами в руках неслышно подползали к немецким танкам.

Внезапно один из часовых что-то заметил, засунул в карман губную гармонику, на которой выдувал «Лили-Марлен», сбросил с плеча маузеровский карабин… и тихо, осторожно, нежно был уложен на землю.

Атака ОСНАЗ была внезапной и стремительной… как удар грома! Средь ясного неба.

В грохоте взрывов, треске выстрелов, вспышках огня немецкие штабники метались по поляне, сшибая навесы и шезлонги, кидались в ручей, но даже вода в ручье горела! И истошно визжали «молниеносные девицы»…

А разведчики уже уходили, унося восьмерых пленных, в том числе трех старших офицеров…


Два часа спустя

Подполковник С. П. Иванов задумчиво разглядывает пленных:

— Так, так, так… значит, это БЫЛА оперативная группа 39-го моторизованного корпуса? И целый генерал там был? Эх, жалко! Что же вы его-то не взяли? Случайно закололи шампуром? Ну, так же нельзя! Товарищи, вы просто звери… пустить генерала на шашлык! Что о нас Европа подумает? А это что? Оперативная карта? С оперативным построением всех частей группы армий «Центр»? И особенно 3-я танковая группа подробно изложена? Не верю. Так не бывает! Ущипните меня… это какой-то праздник души сегодня!

К вечеру портфель с документами и бесценной картой уже изучал в Минске товарищ Шапошников.


...

В реальности эти документы были захвачены поздно вечером 25 июня, потому что приказа ОСНАЗу все не поступало, и воины начали свою войну по своей собственной инициативе. А после боя и захвата их ценнейшие трофеи очень долго возили, все искали, кому бы передать, потому что мерзавец Павлов уже покинул Минск и бежал в Могилев.


24 июня 1941 года. 14 часов 30 минут.

Брестская область, город Каменец

— Эй, Чарли, приятель! Пляши давай! Тебе, брудер, письмо из дому…

Водитель «Опель-Блитца» из Transportkorps «Speer» Ганс неторопливо достал из специального целлофанового пакетика специально обработанную ветошь и тщательно вытер руки. А потом взял конверт без почтовой марки, на котором аккуратным стариковским почерком старомодным стальным пером № 86 было выведено: «Действующая Армия, Гансу Чаплину».

Вот от того-то и он Чарли, догадались? Незатейливый солдатский юмор… Хотя Ганс внешне вовсе не походил на презренного юдише комика!

Был Ганс Чаплин в свои семнадцать лет высоким, светловолосым, сероглазым, стройным. Настоящий, истинный нордический тип! Ариец!

Да вот пристала же кличка, ну что ты поделаешь… И в школе его так дразнили, и сейчас дразнят в Reichsausbildungslager, во время трудовой повинности… как бы и в армии не стали так дразнить!

Увы, каждый несет свой собственный крест… как говаривала Гансова бабушка. Намекая прозрачно на Гансова дедулю…

Вот как раз от дедули и письмецо… И у Ганса предательски защипало глаза.


...
Ретроспекция. Чаплин

Первое, что вспоминается Гансу из далекого детства, — это темнота… это голод и холод…

Приличная, чистоплотная, аккуратная немецкая нищета…

Когда единственная картошина подается тебе на фаянсовой тарелочке с голубыми цветочками, со стальными вилочкой и ножичком, и перед тем, как жадно заглотить, давясь и обжигаясь, ее восхитительно-горячую мякоть, политую ВАЗЕЛИНОВЫМ маслом, надо сложить ручки и прочитать молитву нашему лютеранскому, строгому Богу… За то, что послал сегодня хлеб наш насущный… Однако, на самом деле, посылал хлеб Гансу вовсе не Он!

Единственным кормильцем в семье был дедушка…

Такой же высокий, стройный, сероглазый, как его внук — старый солдат Фриц Чаплин. Бывший ефрейтор Великой войны, пехотинец-«штурмовик», трижды раненый, контуженный, отравленный английскими газами. И взамен навек утраченного легкого увенчанный от Отечества лаврами… «Железный крест», его так просто не давали… Даже в 1918 году…

Только Дубовые листья — увы! — в овощной «зуппе» не положишь, ведь это даже не лавр…

Фриц хватался за любую работу, а вот ее-то как раз, в отличие от дедушкиных шрамов, было тогда очень не много… почти совсем не было! Рур был оккупирован, проклятые «пуалю» чувствовали себя в родном городе Чарли как дома… Оружейные заводы Круппа стояли. Холодный ветер завывал по пустынным фабричным дворам…

Все изменилось, когда Чарли исполнилось пять лет…

Счастливый дедушка тогда высоко подкинул визжащего от счастья Чарли (тогда еще звавшегося Гансиком) к небу, уже покрывающемуся восхитительными клубами дыма из оживающих фабричных труб:

— Мой милый внучек! Теперь у нас есть РАБОТА! Господи, благослови русских и их военные заказы.

В доме появился настоящий белый брот, и даже по праздникам настоящее шафранно-желтое буттер (зато уж маргарин был у них теперь на столе каждый Божий день!)…

Ганс стал ходить с приятелями в синема и вследствие этого приобрел наконец свою дурацкую кличку. Жить стало лучше, жить стало веселее!

А как же родители Гансика? Так дедуля и бабуля и были его, Чарли, родителями…

Мамми появлялась дома очень ненадолго, зацеловывала сына, оглушала его шелестом шелка и окутывала облаком французских духов, от чего дедушка Фриц долго чихал (а уж на что привык на работе ко всякой вредной химии)… дарила сынуле ужасно дорогие игрушки, кормила сына сладостями, так, что у него живот потом болел… А потом она вновь и очень надолго исчезала.

116